— Вы сказали «творческое письмо»?
— Правильно.
— Это что-то вроде рассказов?
— Да, рассказы, короткие или длинные, которые являются частью циклов либо самостоятельными произведениями; новеллы всех видов и жанров; даже романы, хотя новичку я бы не рекомендовал браться за длинные повествовательные формы; одним словом, рассказ и вы, мистер О’Тул, рассказчик. Угу?
Дэнни задумался, перед тем как ответить. Электричество и пишущая машинка — довольно странное сочетание для учебного курса; он может надолго стать посмешищем, трудно будет избежать острот со стороны заключенных «особого» крыла. Однако творческое письмо — неплохой выбор, писатели — как полагал Дэнни — довольно хорошо зарабатывают, особенно если занимаются рекламой или чем-то близким к этому. Начальник тюрьмы непременно одобрит усердие Дэнни в области творческого письма, переведет его из «особого» крыла и защитит от подручных Сканка, которые наверняка попробуют подобраться к нему в общем отделении тюрьмы.
— Мистер Махони, этот курс, мне кажется, будет соответствовать... — Дэнни изо всех сил пытался подобрать слова, Махони терпеливо слушал. — Я имею в виду, будет одобрен... Ну, то есть получит одобрение начальника тюрьмы.
Теперь Крэкнелл уже открыто хохотал, но Махони резким взглядом заставил его замолчать.
— Мистер О’Тул, я не могу отвечать за начальника тюрьмы или Министерство внутренних дел. Сомневаюсь, что они видят в творческом письме перспективу для реабилитации. Но могу заверить вас... — он хлопнул ладонью по парте Дэнни, чтобы подчеркнуть значение своих слов, — все заключенные, посещавшие мой курс творческого письма, получили выгоду от этого. Я не утверждаю, что создал Анри Шарьера[13], который после двадцати лет пребывания на Острове Дьявола добился необычайного успеха, опубликовав два популярных романа, — один из них был экранизирован и автора в фильме сыграл Дастин Хоффман, — но и у меня есть скромные успехи. Один из моих студентов, который обучался в прошлом году, теперь регулярно издается, а еще годом ранее участник нашей команды получил Вульфенденскую премию за «Лучшее тюремное литературное произведение». Для Уондсуортса это была хорошая реклама, и тогдашний начальник тюрьмы конечно же проявил благосклонность к заключенному, выполнив его пожелание, — перевел в крыло «Б» тюрьмы общего режима, гмм?
Дэнни его речь убедила.
— Уилл Смит, — выпалил он.
— Не понял, о чем вы говорите, мистер О’Тул?
— Уилл Смит. Я имею в виду, что он должен играть меня в фильме о моей жизни в тюрьме - по крайней мере, я никогда не видел, чтобы Хоффман играл черных, в юбке его представляю, но никак не чернокожим мудилой. Несколько лет назад меня мог бы сыграть Уэсли Снайпс, но теперь это должен быть Смит. У него больше юмора и более сексуальная внешность.
Курс творческого письма Джерри Махони посещали только три студента, и все трое были сексуальными насильниками. Однако они являли собой три самых распространенных типа писателей. Гринслейд был неустанным тружеником пера. Махони уже прочел его историю, пока они ждали О’Тула. Она вполне годилась для четырехразрядного женского журнала с его надуманными персонажами, слащавой сентиментальностью и анахроническими выражениями: «И так как это был...», «Бледные пальцы рассвета...» и «Глубоко в его сердце...», которыми пестрел рассказ Гринслейда. Единственным положительным моментом было то, что история, написанная мужчиной, чье подсознание напоминало своим мраком черную дыру, не производила угнетающего впечатления. Автор, возможно, абстрагировался от того, что писал, манипулируя героями, словно деревянными марионетками, принося их в жертву фантазии.
Крэкнелл олицетворял собой другой стереотип — навязчивого графомана. Стоило ему начать действие, и он уже не мог остановиться. Он первым добрался до учебного класса, притащив с собой вверх по лестнице — несмотря на хромоту, ставшую предметом непрекращающихся попыток апеллировать в Европейский суд по правам человека, — две тяжеленные сумки, полные омерзительных рукописей.
— Мои романы, — пропыхтел он, когда вошел в дверь. — Вернее, эти, как их... я говорю романы, но на самом деле это все — только часть такой большой... подобно... как ее...
— Caгa? — простонал Махони, видевший прежде нечто подобное, причем много раз.
Крэкнелл сиял.
— Да, именно это слово, сага, хотя не очень они на нее похожи, в моих романах вы найдете много викингов и троллей; здесь саги о далеком будущем. О! Мне это нравится, хорошо звучит: «Саги о далеком будущем», — такой общий заголовок на корешках всех книг, а на обложках — отдельные названия или как-то по- другому...
— И что прикажете делать с этими сагами, мистер Крэкнелл? — Махони наблюдал за тем, как Крэкнелл распаковывал свой литературный груз с таким мрачным выражением лица, что его нахмуренные брови едва ли в полной мере могли выразить всю безысходность ситуации.
— Я был бы вам очень обязан, мистер Махони, если бы вы, как признанный автор, сказали мне свое мнение.
Махони щелчком открыл обложку первой из восьмидесяти пяти тонких самодельных книжек, которые Крэкнелл сложил в стопку. Внутри была неистовая плотность письма: тридцать слов в строке, сорок строк на странице. Почерк злобно правильный, с обратным наклоном и совершенно непонятный. На прикидку там должно было быть в общей сложности пять миллионов слов, не меньше.
— Понимаете, — продолжил Крэкнелл, - в этих книгах, с первой по двадцать седьмую, события происходят в начале третьего тысячелетия в Арконикской империи; в следующих, начиная с двадцать седьмой и по сороковую, охвачен тысячелетний период прихода к власти ее лукавого конкурента — Триммианской империи. Мне бы очень хотелось получить от вас некоторые рекоменда...
— Вы любите писать, мистер Крэкнелл?
— Простите?
— Вы получаете удовольствие от самого творческого процесса, мистер Крэкнелл, или это просто подходящий способ заполнить время?
— Ну, конечно, это заполняет время. Мой сосед меня слегка раздражает, ну так я, когда камеры закрывают на ночь, достаю тетрадь и могу писать хоть до утра! При свете электрического фонарика! Меня это успокаивает, понимаете.
— Вполне возможно, что это так, мистер Крэкнелл, и я уверен, что ваши фантастические саги достойны внимания, однако, поскольку у нас еще слишком много сегодняшних нерешенных проблем, я их и читать не стану.
Крэкнелл онемел. Потрясенный, рванулся было покинуть класс, забрав свой литературный труд, но потом одумался и попытался возразить. Он бормотал о правах заключенных, грозился пожаловаться начальнику тюрьмы, наконец упрекнул самоуверенного ирландца, не способного писать так же быстро, как он сам, в зависти. Махони и бровью не повел. Пришел Дэнни, и он заговорил, обращаясь ко всему классу, торопясь изложить план дальнейших занятий:
— Джентльмены! Я благодарю мистера Гринслейда и мистера Крэкнелла за представленные мне произведения, но мы с вами начнем с более простых вещей и будем двигаться поэтапно. В рамках этого курса вам, джентльмены, предстоит написать один небольшой рассказ объемом от четырех до шести тысяч слов. Не больше. Вот на этом мы и сосредоточимся. Рассказ — форма одновременно и легкая и трудная. Прежде чем пускаться в бег, человеку необходимо научиться ходить шагом. Потому я против бурных фантазий на тему далекого будущего, и меня не интересуют мысли и эмоции тупых насекомоподобных существ. — Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на Крэкнелла. — Никаких супергероев, действующих в невероятных обстоятельствах. — Его взгляд перешел на Гринслейда. — Ваши рассказы должны быть о том, что вы хорошо знаете. Язык их должен быть понятным, и они должны иметь начало, середину и конец.
На последних словах Махони повысил голос. Потом повернулся к ободранной доске и цветными маркерами написал: «Начало. Середина. Конец». Он еще раз громко произнес все три слова, указывая на каждое пальцем, будто ждал, что буквы на доске запоют.
— С первой строчки важно осознать, кто ведет рассказ, и помнить об этом на протяжении всего повествования. У рассказа, как у любого цельного произведения, есть своя логика. Я даю вам двадцать минут. За это время вам надо придумать сюжет рассказа и изложить его в одном абзаце, — сказал Махони и вручил каждому из троицы лист бумаги и шариковую ручку. — Один- единственный абзац, — повторил он, бросив на Крэкнелла пристальный взгляд. — В нем вы укажете: кто, где, что, почему и когда. И никаких фантазий. Понятно? — Ирландец грузно плюхнулся на стул, положил ноги на другой, вытащил из кармана левацкую газету и погрузился в чтение.
Двадцать минут спустя Махони убедился, что в его литературном классе обнаружился любопытный тип писателя — сочинитель, почти не владеющий грамотой. Задание Дэнни выполнил, но то, что он написал, выглядело сумбуром и пестрело грубыми грамматическими ошибками. Впрочем, к своему удивлению, Махони обнаружил, что с поставленной задачей Дэнни в общем-то справился. В истории, сюжет которой он набросал, были начало, середина и конец, в ней действовали персонажи с достоверными характерами и описывалась обстановка, которую Дэнни, несомненно, хорошо знал. Махони одобрительно посмотрел на новичка:
